Читали мы Библию. И вот один из нас недоуменно спросил: «А помните случай со смоковницей? Зачем Господь ее проклял, ведь сказано же, что было не время собирания смокв?» «И, увидев издалека смоковницу, покрытую листьями, пошёл, не найдёт ли чего на ней; но, придя к ней, ничего не нашёл, ибо ещё не время было собирания смокв. И сказал ей Иисус: отныне да не вкушает никто от тебя плода вовек!» (Мк 11,13-14). «И смоковница тотчас засохла. Увидев это, ученики удивились и говорили: как это тотчас засохла смоковница?» (Мф 21,18-20).
«И сказал сию притчу: некто имел в винограднике своём посаженную смоковницу; и пришёл искать плода на ней, и не нашёл. И сказал виноградарю: «вот я третий год прихожу искать плода на этой смоковнице, и не нахожу; сруби её: на что она и землю занимает?» Но он сказал ему в ответ: «господин! оставь её и на этот год, пока я окопаю её и обложу навозом: не принесёт ли плода; если же нет, то в следующий год срубишь её»» (Лк. 13.6-9)
«Как это тотчас засохла смоковница?» – удивились ученики.
И Христос в ответ заговорил с ними о вере, причащающей нас к божественной силе, которая позволяет двигать горы. Их удивил не сам поступок, а лишь возможность его. Может быть, им показалось вполне естественным выразить досаду любым доступным образом. Удивляться поступку осталось на нашу долю. Что означает это неброское и на первый взгляд беспричинное чудо? Ради чего был разорван круг привычной закономерности?
Не нарушить закон, но исполнить его пришел Христос. Для того нам и необходимо удивляться чуду, чтобы разглядеть за нарушением законов низшей природы исполнение более высокого закона.
Другое дело – притча, в которой тоже говорится о бесплодной смоковнице. Притча понятнее. В ней видны терпение и рачительность. Она подчеркивает несообразность чуда, усиливает удивление от него. Притча хороша своей внятностью. Чудо – привлекает внимание, требует постижения и приятия.
Христос шагнул в нашу сторону. Шагнул к тебе, ко мне, к смоковнице. Чудо началось с этого шага. И оказалось, что теперь наша очередь. От нас ожидалось участие. Нам предлагалось преодолеть привычный механизм закономерности, предлагалось на один миг, на один поступок, на один лишь всплеск вырваться из природных шестерёнок. Была ли у нас такая возможность?..
Трудно рассуждать о большом чуде. Но вспомним о тех малых чудесах, которые нам понятны. Чудо летнего сада – обнаруженная среди весёлой листвы ягода, созревшая неожиданно рано, опередившая время и норму. Чудо поздней осени – последнее, невесть как сохранившееся яблоко, вспыхнувшее среди оголившихся ветвей.
Шаг навстречу – к тебе, ко мне, к смоковнице – говорил о том, что от нас ожидалось участие в чуде. Ожидалось сотворчество, ожидалось наше малое чудо, необычное для нас, как и должно быть чуду, но посильное взлёту и отклику. Может быть, мы оказались не готовы, не знали подлинного своего могущества. Или – не осмелились, не решились, не одолели собственной инертности. Или – не сумели, не собрали всё свое существо в один порыв. Сколько их, этих «или», сколько у нас этих неоправдывающих оправданий?
Мы были приглашены к чуду. Само это приглашение было чудом. Мы не узнали его или отвергли. Значит, нужно готовиться узнать, готовиться к встрече. Мы были бессильны или неумелы. Значит, нужно обретать силы и умение. Мы пропустили мимо своего сердца мгновение вечности – и остались во времени навсегда. Мы были бесплодны в поле чуда, так чего будут стоить после этого наши обыденные плоды? И если мы не отозвались на призыв творчеством, то лучше отозваться хотя бы эхом раскаяния, чем притвориться, что ничего не случилось. И в том, чтобы остаться засохшим, бесплодным, скорбящим об упущенной возможности, открывается свой смысл. Это не кара. Это суровая помощь. Пусть хотя бы сухая скорбь наша послужит нам искуплением. Может быть, она станет путём к новому чуду…
И вот оно – новое чудо. Смоковница, засохшая две тысячи лет назад, живет как напоминание об отвергнутом призыве. Она сама стала призывом. Призывом к готовности, к невероятности, к чуду, к творчеству.
Она напоминает, что любой из нас – ты, я, смоковница – в любой момент должен быть готов выйти из шестерёнчатого механизма повседневности, подчиняясь иному закону. Тому неизмеримо более высокому закону, отпадение от которого обессмысливает нашу жизнь.
+М
.
|